Введение.

1. Охарактеризуйте основные жанры политического красноречия.

2. Какие методы массового тиражирования политической речи сегодня используются и почему (с точки зрения психологии)

Выводы.

Использованная литература.

Введение

Различают политическое красноречие, развивающееся в демократических и конституционных государствах (древнегреческой республики, Англия с ростом парламента и Западная Европа со времени первой французской революции, в России с 1905) и судебное красноречие, процветающее при наличности свободного состязательного процесса, гласности судопроизводства и независимости суда.

Общественная функция политической риторики – осуществление обратной связи власти и общества. Более того, через риторику осуществляется связь наших представлений об общественной реальности с самой общественной реальностью. Риторика стимулирует движение к истине, способствует выработке целостного взгляда на мир. Известно, что мысли углубляются тогда, когда облекаются в слова. Если же эти слова снабжаются логической и этической доказательностью, мы присутствуем при рождении философии. Конечно, от рядовых риторических усилий до рождения политической философии далеко. Конечно, хорошо, когда такая философия уже есть у политика и речь идет лишь о поисках риторических доводов.

1. Охарактеризуйте основные жанры политического красноречия

Со времен Аристотеля красноречие принято делить на три рода: судебное, совещательное и торжественное. Не следует, однако, понимать это деление так, что судебное относится только к судам, совещательное – к совещаниям, а торжественное – к торжественным случаям. Деление это имеет гораздо более глубокие основания. В своей «Риторике» Аристотель писал: "Слушатель бывает или простым зрителем, или судьей, притом судьей или того, что уже совершилось, или же того, что может совершиться" (Аристотель, 1358b). В зависимости от того, какую позицию занимает слушатель, и строится трихотомия Аристотеля.

Если слушатель выступает судьей того, что уже совершилось, перед нами судебное красноречие. Поэтому судебные речи обвиняют или оправдывают, говорит философ. Это, в самом деле, особый случай, и он может иметь место не только в настоящем суде. Суть именно в том, что события уже свершились и надо принять ту или иную их версию. Причем от слушателей, что для риторики существенно, ход самих событий не зависит.

Если же слушатель выступает «судьей» того, что должно случиться (например, бросает в урну бюллетень), перед нами совещательное красноречие. Дело совещательных речей, говорит философ, склонять или отклонять. Это существенно иной случай. Решая вопрос о том, имел ли место поджог или пожар был случайностью, слушатель не вправе сказать: «Я хочу, чтобы это был поджог, и да будет так!» Но, решая вопрос о выборе президента, слушатель может и даже должен рассуждать следующим образом: «Я хочу, чтобы выбрали моего кандидата, да будет так! Я сам приложу к этому свои силы». Поэтому эмоциональные аргументы получают здесь гораздо большее оправдание, чем тогда, когда мы решаем, что же именно произошло на самом деле.

Третий случай, по Аристотелю, состоит в том, что слушатель является простым зрителем. Назначение торжественной речи, по словам философа, хвалить или порицать. Разумеется, такая речь формирует определенное мнение, на основании которого слушатель в будущем будет поступать так или иначе, но в момент произнесения речи слушатель не стоит перед выбором, от него не требуется никаких действий, и именно поэтому Аристотель выделяет этот случай как самостоятельный. В остальном же торжественное красноречие близко к совещательному, так как обращено только в будущее потенциальное, возможно, очень отдаленное, возможно, размытое. Так, восхваление героя может привести к тому, что слушатель когда-нибудь станет ему подражать. Совещательное же красноречие обращено в актуальное, ближайшее будущее.

Вот яркий пример торжественного красноречия. Перикл произносит речь на могиле павших воинов. При этом он прославляет и пропагандирует определенные политические идеи:

«Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами скорее служим образцом для некоторых, чем подражанием другим. Называется этот строй демократическим, потому что он зиждется не на меньшинстве, а на большинстве их (граждан)» (цитируется по Фукидиду).

Точно так же знаменитое торжественное слово митрополита Иллариона, произнесенное в храме Софии Киевской, не преследуя конкретных политических целей, пропагандирует политическую и нравственную доктрину Руси.

Итак, мы видим, что классификация Аристотеля обнимает самые общие случаи и не связана с тематическим делением, как конкретные виды красноречия: торговое красноречие, судебное (в узком смысле этого слова), военное, академическое. Эти отдельные виды красноречия изучаются так называемыми частными риториками, в отличие от общей риторики, посвященной, соответственно, общериторическим проблемам. Политическое красноречие именно такой частный вид красноречия – это красноречие, относящееся к сфере политики. К какому же из трех родов оно относится?

Как нетрудно догадаться, политическое красноречие – это в первую очередь красноречие совещательное. Сам Аристотель, говоря о совещательных речах, называет их темами финансы, вопросы войны и мира, охраны страны, снабжения ее продовольствием, выработку законодательства. Политическое красноречие обращено в будущее. От воли его слушателей зависит не только принятие решения (скажем, при голосовании), но и в определенной мере общественное поведение (трудолюбие, лень, решимость, мужество, терпение, скепсис – все это персонажи общественной драмы). Поэтому политическое красноречие захватывает и зону красноречия торжественного, направленного на воспитание определенных качеств, на мобилизацию определенных психологических ресурсов. Кроме того, в наше время, когда предвыборные кампании длятся месяцами, возникает и красноречие промежуточного вида – совещательное, ибо в конечном счете речь идет о единовременном акте выбора, и в то же время торжественное, так как реальный выбор все-таки далеко. В отдельных случаях, когда речь идет об анализе прошлого, политическое красноречие сближается с судебным, но эта связь слаба.

Итак, политическая риторика изучает красноречие в сфере политики, учитывая специфику рода и вида этого красноречия.

В чем эта специфика? Выше отмечалось, что может риторика: она может научить, как подбирать доводы, как располагать части риторической речи и какими языковыми средствами эти доводы выражать. Политическая риторика имеет свою специфику в каждом из этих пунктов.

В аргументации политическая риторика должна опираться на соответствующие общие места, которые она заимствует как из политических, так и из других текстов. Во второй части нашей книги мы покажем, как взаимодействуют разные типы убеждающих речей и какими общими местами располагает политическая риторика.

В области композиции специфика политического красноречия состоит в разработке системы жанров. В отношении языковых средств необходимо учитывать сложившиеся речевые формулы и традиции.

Прежде чем приступить к изложению основного материала, скажем несколько слов о специфике русской политической риторики. Более обстоятельно эта специфика будет показана во второй части книги уже после ознакомления с риторическими средствами.

Русское красноречие в своих истоках было красноречием исключительно торжественным, эпидейктическим. Многие годы не было нужды ни в совещательном, ни в судебном красноречии. Жанры торжественного красноречия вызвали к жизни адекватные им языковые средства и адекватную теорию слова. Впоследствии, когда палитра русского красноречия расширилась, исконные черты русской риторики, присущие торжественному красноречию, оставались для нее неизменными. Остаются они таковыми и сегодня.

Древнерусское красноречие не столько риторика, сколько публицистика. Разумеется, публицистическая мысль далеко не аморфна, она связана с пропагандой идей, часто весьма полемичных и, уж конечно, актуальных. Однако публицистика именно пропагандирует идеи, воспитывает слушателя, наращивает и расширяет уже имеющиеся у него мысли и представления, но не переубеждает его. Это, как в зеркале, отражается в излюбленном приеме торжественного красноречия – риторической амплификации (амплификация буквально "расширение"), состоящей в повторе синонимов, в возвращении к одной и той же мысли с постепенным ее углублением, как бы в бережном взращивании идеи для сохранения ее на долгие годы.

Почувствовать особенности публицистического (консолидирующего), но не риторического (конфронтирующего) красноречия можно обратившись к знаменитому "Слову о законе и благодати" Иллариона Киевского (XI в.). Главная политическая мысль «слова» – о равенстве Руси среди других христианских государств – не просто патриотична и актуальна, но еще и содержит скрытую полемику с греками, рассматривавшими Русь как варварскую страну, которую они просветили. Однако само "слово" обращено к русским, а не к грекам. Обращение к единомышленникам, к своим – главная черта торжественного красноречия. Как сказал о торжественном красноречии современник его расцвета, "Не к неведущим бо пишем, но преизлиха насыштьшемся сладости книжныа, не к странныим, но к наследником небеснаго царьства". Это означает, что слово адресовано не просто единомышленникам, но тем, кто опирается на тот же культурный фундамент, тем, кто поймет все аллюзии, все намеки и отсылки, т.е. к посвященным, к своим.

Торжественное, или эпидейктическое красноречие получило распространение уже в Древней Греции, и было довольно прохладно встречено в Риме, где высочайшего расцвета достигли два других жанра ораторского искусства – судебное и совещательное. Даже Марк Фабий Квинтилиан, риторическое искусство которого, по мнению современных авторов, отличает "школьно-парадный идеал" (по сравнению с сугубым прагматизмом Цицерона), рассматривает торжественное красноречие как нечто периферийное для риторики. В проводимой им аналогии между ораторским словом и оружием такие задачи оратора, как убеждать (persuadere) и услаждать (delectare), выглядят далеко не равнозначными: "…мы же, ораторы (в противоположность поэта), сражаемся на поле битвы… и должны бороться за победу.

Но я хочу, чтобы оружие оратора не было ржавым, чтобы оно сверкало, как сталь, ослепляя глаза и умы противника своим сверканием, и не уподоблялось оружию, сделанному из серебра или золота, оружию, опасному для того, кто его носит, а не для врага".

Как эта метафора не похожа на уподобление слова меду, накапливаемому пчелами! А ведь "сладость книжнаа", содержащаяся в "Пчеле", "Златоструе", "Златой чепи" и других древнерусских сборниках, включала в себя выдержки из публицистических "слов" торжественных проповедей или сами эти "слова". После христианизации эпидейктическое красноречие, по свидетельству известного исследователя древнерусской литературы И.П. Еремина, получает распространение именно в православном мире.

Христианская риторика, сложившаяся весьма своеобразно, особенно на византийской почве, была скорее публицистикой, нежели риторикой в точном смысле этого слова. Недаром, как отмечают многие исследователи, традиции гражданского, политического красноречия рано замирают в Византии. Недаром и собственно риторическая теория (теория ведения спора) в Византии была разработана слабо, а на Руси первый собственно риторический трактат появился лишь в XVII веке. При всем том "консолидирующая" риторика православного мира имела огромные достижения как в области практики, создавшей подлинно художественные образцы христианского красноречия, так и в области теории: именно на этой почве вызревает учение Дионисия Ареопагита о символе, предвосхитившее современные теории художественного образа. Именно от этой риторики лежит кратчайший путь к теориям художественного слова. В этой связи глубоко закономерным представляется литературоцентризм русского XIX века, когда художественная литература воспринималась как главный вид искусства и решала едва ли не все задачи, стоявшие перед общественной мыслью. Русская литература не была бы столь публицистичной, если бы русская публицистика не была столь художественной.

Эти родовые черты русской риторики не следует рассматривать ни как ее великое преимущество перед риторикой западной – преимущество консолидации над словесной агрессией, ни как ее роковой недостаток – неумение переубеждать и вступать в реальный спор с инакомыслящим оппонентом. Более того, эти черты вообще не следует абсолютизировать. Русская риторика, как и любая другая национальная риторика, обладает, конечно, своей свободой маневра, в ней уживаются различные, в том числе и противоположные тенденции.

2. Какие методы массового тиражирования политической речи сегодня используются и почему (с точки зрения психологии)

Общественная функция политической риторики – осуществление обратной связи власти и общества. Более того, через риторику осуществляется связь наших представлений об общественной реальности с самой общественной реальностью. Риторика стимулирует движение к истине, способствует выработке целостного взгляда на мир. Известно, что мысли углубляются тогда, когда облекаются в слова. Если же эти слова снабжаются логической и этической доказательностью, мы присутствуем при рождении философии. Конечно, от рядовых риторических усилий до рождения политической философии далеко. Конечно, хорошо, когда такая философия уже есть у политика и речь идет лишь о поисках риторических доводов.

Наиболее специфичным продуктом предвыборных кампаний является предвыборная листовка. Генетически она связана с жанром листовки как таковой, но функционально ближе всего стоит к коммерческой рекламе.

Центральная категория предвыборной листовки – категория обещания. Именно это в первую очередь делает ее похожей на торговую рекламу, и, кстати, именно это обнажает в политической листовке действие основного механизма риторики: информация в обмен на воздействие. Человек, находящийся в ситуации выбора, хочет узнать о кандидате побольше, узнать о том, что он приобретет или потеряет, если этот кандидат придет к власти. Листовка дает сжатую, упрощенную картину политической жизни, которая позволяет сориентироваться в ней и в то же время способствует навязыванию именно этой картины.

Чтобы выявить сходство политической листовки с коммерческой рекламой, обратимся к компонентам торговой рекламы. Таких компонентов насчитают шесть, хотя в отдельных рекламах какие-то из них могут быть редуцированы. Наиболее полно они представлены в обычной телерекламе. Это товарный знак (1), слоган (2), сложная ситуация (3), репрезентация товара (4), облегченная ситуация (5) и мотивирующий компонент (6). Стандартная реклама выглядит так: демонстрируется сложная ситуация (например, посуда не отмывается «обычным» средством), затем репрезентируется товар и демонстрируется облегченная ситуация (посуда отмывается рекламируемым средством). При этом активно предъявляется товарный знак, т.е. наименование товара (например, Фейри или Ариэль) и произносится слоган, т.е. рекламный девиз, привязанный к товарному знаку (например, Ариэль – отстирает даже то, что другим не под силу). Мотивирующий компонент – это мотивация выбора товара. Например, сообщается, что моющее средство легко справляется с жиром, удобно в употреблении, получило где-то высокую оценку и прочее.

Через товарный знак, репрезентацию товара и слоган осуществляется так называемый «брэндинг». Слово «брэнд» английского происхождения (brand – “торговая марка”) и означает символ товара, торговую марку. Идеал коммерческой рекламы – сделать свой брэнд символом данного товара вообще. Так, «ксерокс» сегодня воспринимается не как название фирмы, а как обозначение типа множительной машины. Отсюда слова «ксерокопия», «ксерокопирование», «ксерокс» в значении «копия данного текста».

«Брэндингом» специалисты по коммерческой рекламе называют внедрение в сознание потребителя персонифицированного образа товара. Брэндингу в теории рекламы противопоставляется «позишенинг» (от англ, position – “место, положение”), т.е. позиционирование товара – уточнение его положения в системе других товаров того же типа.

Позишенинг осуществляется через мотивирующий компонент и облегченную ситуацию. В некоторых случаях также через слоган, который сам может включать в себя мотивирующий компонент.

Существует мнение, что реклама в целом развивается от брэндинга к позишенингу. В самом деле, хотя борьба за яркий брэнд остается приоритетом рекламы, выигрыш в этой борьбе не всегда достигается напрямую, за счет брэндинга в ущерб позишенингу.

Брэндинг осуществляется такими языковыми средствами, как многократный повтор, случайные (не имеющие отношения к содержанию) фонетические или иные находки («Есть идея, есть «Икея»), различные интенсификаторы – оценочные слова, обозначающие высшие точки шкалы оценок, такие, как «эксклюзивный», «превосходный», «лучше некуда» (кстати, наиболее уязвимая часть брэндинга). Позишенинг достигается конкретизацией. Наиболее сильная сторона его – это именно деинтенсификация речи, укрепляющая доверие слушателя. Например, вместо «эксклюзивный запах, просто супер!» можно сказать «неповторимый лесной аромат», а еще лучше – «запах лесных ягод и хвои».

В предвыборной политической листовке можно найти те же компоненты, что и в коммерческой рекламе, те же брэндинговые и позишенинговые стратегии.

В роли «товарного знака» и «репрезентации товара» – выступают имя и портрет кандидата. В роли слогана – политический девиз листовки. Чаще его так и называют слоганом. Сложная ситуация, облегченная ситуация и мотивирующий компонент образуют несущую конструкцию политической листовки. Реализоваться они могут в различных микрожанрах: в биографии кандидата, в коротком политическом выступлении, в отдельных положениях, как бы мазках, обрисовывающих картину. Сложная ситуация в политической рекламе выглядит как изображение неудовлетворительного положения дел, облегченная – это само обещание, утверждение того, что с приходом к власти такого-то кандидата положение дел изменится к лучшему, мотивирующий компонент – объяснение того, почему это произойдет.

Мотивирующий компонент в политической рекламе может принимать характер ссылки на авторитеты. Этим видом доводов широко пользуется и коммерческая реклама, когда о рекламируемом товаре высказываются эксперты, например, врачи.

В политической листовке часто присутствует компонент, которого нет в торговой рекламе. Это метакомпонент, описывающей уже не внешнюю действительность, а само описание действительности. Смысл его можно кратко сформулировать так: «Вообще-то листовки врут, но мы-то уж говорим вам правду». В рекламах редко говорится о рекламах, там описание конкурентов ограничивается словосочетанием «обычный товар». «Обычный товар» действует в сложной ситуации, а рекламируемый товар – в облегченной. Скользкая мысль о том, что рекламе не стоит верить, за исключением именно этого рекламного ролика, в рекламах за редчайшим исключением отсутствует. В политической же листовке это обычный ход, ход, быть может, и вынужденный, но, во всяком случае, не самый удачный. По-видимому, здесь потребен сильный мотивирующий компонент и какие-то частные находки. Без этого метакомпонент политической листовки выглядит наивно и может стать аргументом не за, а против кандидата.

Обратимся теперь к конкретному материалу. Перед нами политическая листовка. Попробуем найти в ней те структурные элементы, о которых говорилось в предыдущем параграфе.

Вверху листовки набрано: «Как депутат Г.Р.[1] голосовал в Государственной Думе». Затем в одном квадрате называется то, против чего голосовал депутат, а именно:

«Против грабительской приватизации, против отмены льгот нуждающимся, против разбазаривания земли-кормилицы, против сокращения детских пособии, против развала армии и милиции, против отмены дотаций региону, против обнищания страны» (графическое расположение текстов не воспроизводится).

В другом квадрате написано, за что голосовал кандидат, а именно:

«За увеличение пенсии, за увеличение оплаты труда, за снижение налогов с тех, кто работает, за государственное регулирование цен на бензин, за настоящую борьбу с коррупцией, за помощь братьям славянам, за отставку президента Ельцина».

Внизу листовки набрана фраза:

«Вот почему тюменцы за Р.!»

Построение достаточно прозрачно. Первый квадрат представляет собой сложную ситуацию. В торговой рекламе это соответствует изображению хозяйки, которой все не удается вычистить газовую плиту. Второй квадрат – облегченная ситуация: плита сияет. Все это вместе – мотивирующий компонент: избирайте депутата, который голосовал против того, что вам не нравится и за то, что вам нравится.

В принципе такое построение могло бы быть серьезным доводом, если бы не объединение в один ряд неоднородных компонентов, выдающее исключительно пафосный характер аргументации, маскирующийся притом под логосный. Подобные случаи мы выше квалифицировали как популизм. В самом деле, если понятно, как можно голосовать против «отмены дотаций региону», то не совсем понятно, как можно голосовать против обнищания страны. А мог ли ставиться на голосование в Думе вопрос: «Кто за развал армии и милиции, а кто против?» Очевидно, что «разбазаривание земли-кормилицы» – это перифразис, причем достаточно пафосный, а «грабительская приватизация» – это обычная приватизация, снабженная осуждающим эпитетом. Зато «отмена дотаций региону» – конкретная мера, введение которой обсуждалось в Думе. «Отмена льгот нуждающимся» – это отмена льгот для какой-то категории населения, обозначенной для пафосности словом «нуждающиеся» (а разве льготы вводят для тех, кто в них не нуждается?) и т.д. То же и в положительном ряду: «государственное регулирование цен на бензин» – конкретное дело, здесь можно было голосовать «за» и «против», а вот что такое «настоящая борьба с коррупцией», неизвестно. Во всяком случае трудно представить себе голосование по вопросу о том, поддерживать ли настоящую или игрушечную борьбу с коррупцией. «Отставка президента Ельцина» – тоже конкретное дело, а «увеличение оплаты труда» звучит довольно абстрактно. Получается, что одному депутату пришло в голову увеличить оплату труда, а другие по злой воле этому решению, такому приятному для всех нас, воспротивились.

Вообще же позиционирование депутата через «да» и «нет» – большой соблазн для подмены подлинного позиционирования мнимым, являющимся обыкновенной копией с желаний избирателей. При мнимом позиционировании мотивирующий компонент теряет основания. В то же время «да» и «нет» – хорошее средство для обозначения политической позиции, оно и пришло в листовку из политического лозунга вроде «Куба – да, янки – нет!».

Анализ достаточно большого подбора политических листовок показал, что практически все тексты можно улучшить, и иногда существенно, с помощью самой обычной редакторской правки, основанной не на риторических, а на банальных стилистических требованиях.

В политической риторике вообще лозунг выполняет функции призыва, побуждения к определенным действиям, а также функции знамени, символа, вокруг которого консолидируются определенные силы. Но в политической рекламе функция лозунга близка к слогану рекламы торговой. Этот лозунг нередко и называют слоганом. Как и в торговой рекламе, в нем преобладают имиджевые компоненты. Меньшую роль играет мотивирующий компонент. Обычно это аргументы к этосу и пафосу:

«Сердце открыто людям»

«Забота о людях – мое дело»

Первый слоган явно рассчитан на сопереживание. Раз сердце открыто людям – значит человек хороший, его надо поддержать. В слабой степени это еще и обещание: с ним будет легко, у него сердце открыто людям. Но, конечно, содержательная сторона этого слогана не многим отличается от известного «Галина Бланка – это любовь с первой ложки». Второй слоган делает акцент на обещании и содержит в себе – что его не красит – ложный позишенинг: я тот, кто специализируется на заботе о людях. Ложным такое позиционирование является по той причине, что под этим девизом подпишется каждый кандидат. Вообще, невозможность антонимического слогана – черта многих политических лозунгов именно в рекламе. Реальные политические лозунги в основном не таковы. Например: «Война до победного конца» или «Ни мира, ни войны».

Реже слоганы содержат логическую аргументацию.

«Порядок в стране – достаток в доме»

Смысл: я наведу порядок в стране, и тогда в доме у вас будет достаток. Правда, это еще не аргумент в пользу кандидата. Постулируемая логическая связка: из порядка в стране следует достаток в доме, но сам порядок в стране в лозунге не из чего не выводится. Но этого, как правило, и не требуется. Такие лозунги-связки, связывающие некоторое исходное политическое положение с процветанием, хороши тем, что обозначают политическую позицию.

Синтаксическая и логическая структура слогана разнообразна. Это может быть девиз, сентенция, призыв. Вот пример слогана-девиза:

«Не народ для Думы, а Дума для народа!»

В основе данного девиза лежит хиазм (антиметабола), что делает его запоминающимся. Правда, ход мысли не слишком оригинален. Более того, оборот «не X для У, а У для X» давно стал штампом: «Не народ для власти, а власть для народа» и т.п. Банальность противопоказана форме девиза, ибо девиз – это позиционирование, во всяком случае хороший девиз – это позиционирование. Полная абсурдность противоположного девиза «Народ для Думы» снижает его ценность. Надо учесть и то, что политические девизы набили оскомину в период советской агитации, когда форма девиза активно использовалась в плакатах. Например: «Народ и партия едины».

Напротив, свежо выглядит слоган-сентенция:

«Скучный политик – богатый народ».

Подтекст такой сентенции: политик должен делать свое дело, а не произносить громкие фразы. Эта мысль тоже достаточно известна, но здесь найдена новая форма. «Скучный» как положительное качество, конечно, привлекает внимание читателей. Подобные сентенции, однако, нехарактерны. Чаще всего в качестве слоганов выступают трехчленные конструкции типа «Свобода, равенство и братство», отражающие ключевые слова предвыборной программы. Например: Профессиональность, порядочность и здравый смысл».

Узкое место подобных конструкций – кочевание самих ключевых слов из слогана в слоган. Это особенно относится к слову «порядок» и производных от него, а также к словам «честь», «честность», «достоинство». Ведь подлинная сущность ключевых слов та же, что и у девизов, – позиционирование, обозначение политической программы. В этом смысле сходство таких слоганов производит странное впечатление, ведет к инфлированию, а то и компрометированию самих ключевых слов.

Иное дело – политическая реклама. Политика – дело серьезное, и совершенно не обязательно быть знатоком русской смеховой культуры, чтобы рекламные стишки вызвали шлейф нежелательных автору ассоциаций, ведь традиции этой культуры живы и воспроизводятся в наши дни так же, как и триста лет назад.

Особенно опасна рифма там, где кандидат недостаточно известен и не пользуется достаточным доверием. Ведь рифма «интимизирует» образ кандидата, приближает его к народу, показывает его настолько своим, что можно уже немного и пошутить. Там, где эта интимизация, эта «домашность» не подтверждается народной любовью, рифма выглядит заигрыванием с народом. Если кандидат уже «свой», рифма укрепит его позиции, но завоевывать их с помощью рифмы дело опасное.

Многое зависит и от характера самих стихов.

«Леонтьев знает дело, голосуй за него смело!»

Здесь есть рифма, но не соблюден принятый в русском силлабо-тоническом стихе размер. Такой стих называется раешным и неизбежно отсылает нас к миру народной сатиры, к пушкинской «Сказке о попе и о работнике его балде», к «военным афоризмам» из Козьмы Пруткова. Такого, конечно, лучше не допускать. О том же кандидате и тоже не вполне удачно сказано:

«Леонтьев слов на ветер не бросает,

он знает жизнь,

он дело знает!»

Едва ли не худшее впечатление производит в политической листовке белый стих, когда соблюден традиционный для русского стиха стихотворный размер, но нет рифмы. Вот пример такого стиха.

«Игорь Ковпак – человек дела

Он наш земляк;

он из большой семьи.

Все, что волнует нас,

ему небезразлично!»

Вторая, третья, четвертая и пятая строки написаны ямбом, которым обычно изъясняются герои переводных драм. У Ильфа и Петрова этим размером объяснялся со своей женой комический персонаж Васисуалий Лоханкин. Случайное совпадение прозаического фрагмента с тем или иным стихотворным размером обычно воспринимается как недостаток и вызывает улыбку. Иное дело, конечно, ритмизованная проза.

Вообще, стихи деликатное дело, и лучше к ним в политической листовке не обращаться.

Думается, что неудачные стихи и вообще неудачи в слоганах имеют своим источником отсутствие диалогизма. Автор «вбрасывает», как теперь любят говорить, свои слова в общественный дискурс, совершенно не интересуясь контекстом, традициями, возможными оппонентами. В его модель входят лишь определенные политические ожидания электората. Ни о чем больше не заботясь, он строит свой слоган, ориентируясь на подтверждение этих ожиданий. Но жизнь устроена сложнее.

Выводы

Со времен Аристотеля красноречие принято делить на три рода: судебное, совещательное и торжественное. Не следует, однако, понимать это деление так, что судебное относится только к судам, совещательное – к совещаниям, а торжественное – к торжественным случаям.

Политическое красноречие обращено в будущее. От воли его слушателей зависит не только принятие решения (скажем, при голосовании), но и в определенной мере общественное поведение (трудолюбие, лень, решимость, мужество, терпение, скепсис – все это персонажи общественной драмы). Поэтому политическое красноречие захватывает и зону красноречия торжественного, направленного на воспитание определенных качеств, на мобилизацию определенных психологических ресурсов. Кроме того, в наше время, когда предвыборные кампании длятся месяцами, возникает и красноречие промежуточного вида – совещательное, ибо в конечном счете речь идет о единовременном акте выбора, и в то же время торжественное, так как реальный выбор все-таки далеко. В отдельных случаях, когда речь идет об анализе прошлого, политическое красноречие сближается с судебным, но эта связь слаба.

Итак, политическая риторика изучает красноречие в сфере политики, учитывая специфику рода и вида этого красноречия.

Использованная литература

1. Александров Д. Н. Риторика: Учебное пособие. — М.: Флинта: Наука, 2002. -622, с.
2. Вандишев В. М.Риторика: Екскурс в історію вчень і понять: Навчальний посібник. -К.: Кондор, 2003. -262 с.
3. Зарецкая Е. H. Риторика: Теория и практика речевой коммуникации. — М.: Дело, 1998. -475, с.
4. Кохтев Н. Н. Риторика. -М.: Просвещение, 1994. -206, с.
5. Мацько Л. І. Риторика: Навч. посіб,. -К.: Вища шк., 2003. -310, с.
6. Сагач Г. М.Риторика: Навч. посібник для середн. і вищих навч. закладів. -К.: Ін Юре, 2000. -565 с.