Одним из основных и наиболее дискуссионных вопросов в сфере функционирования Конституционного Суда России, представляющих практический интерес, является тематика критериев конституционности нормативных актов, являющихся объектами судебного конституционного контроля, поскольку согласно ст. 125 Конституции Российской Федерации [1] проверка конституционности нормативных актов и лишение их юридической силы в случае противоречия Конституции осуществляются в порядке конституционного судопроизводства, что является юридической гарантией высшей юридической силы Конституции России, провозглашенной в ее ст. 15 (ч. 1) [2].

При этом данный аспект конституционного контроля является большей частью теоретическим, что, безусловно, свидетельствует о необходимости проведения активного научного исследования данной проблематики, ибо при закреплении соответствующих норм о критериях конституционности объектов нормоконтроля в законодательстве наличие «проработанности» и разрешения данной задачи в доктрине должно презюмироваться. Поэтому следует констатировать, что данная тематика носит не только фундаментальный, но и праксиологическо-внедренческий характер. На использовании представлений о критериях конституционности нормативных актов, выраженных в правовых нормах, строится само осуществление деятельности Конституционного Суда, так как эти представления детерминируют процессуальные основы инструментария функционирования данного органа и играют важную роль в мотивации Суда при принятии им решений по конкретным делам.

Критерии конституционности нормативных актов представляют собой нормы права, содержащиеся в одном или нескольких источниках, которые учитываются органом конституционного правосудия при анализе соответствия нормативных актов положениям основного закона страны, следовательно, имеют в данной процедуре квалифицирующее значение.

Применительно к определению критериев конституционности законов и других нормативных актов в науке конституционного права как в России, так и в зарубежных странах существует широкий спектр доктринальных сентенций, а в конституционном законодательстве и судебной практике аналогично выработаны дифференцированные подходы. Однако большинство из них можно свести к двум основным:

• однополярный подход (критериями конституционности выступают только нормы конституции соответствующего государства);
• многополярный подход (критериями конституционности выступают положения, содержащиеся как в конституции, так и в ряде других источников конституционного права определенной страны) [3, с.98].

Итак, ст. 125 Конституции России выделяет в качестве критериев конституционности объектов федерального судебного конституционного контроля непосредственно лишь нормы самой Конституции. По большинству судебных производств Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации» [4] лишь калькирует положения Конституции России, также закрепляя в качестве критериев конституционности только ее нормы.

Но, анализируя данный Закон в части регламентации особенностей рассмотрения и разрешения споров о компетенции, можно заключить, что законодатель в качестве критериев конституционности объектов контроля назвал нормы не только Конституции России, но и договоров о разграничении полномочий между органами государственной власти Федерации и органами государственной власти ее субъектов, а также между органами государственной власти субъектов Российской Федерации.

Действительно, Конституция России не в полной мере регулирует взаимодействие Российской Федерации и ее субъектов. Но, по удачному замечанию Д.В. Замышляева, «практика регулирования федеративных отношений между РФ и ее субъектами с помощью договора о разграничении предметов ведения также не решила этой проблемы» [5, с.12]. Более того, «массированным» внедрением договорной практики был порожден широкий спектр новых правовых проблем. Первый круг вопросов вытекает из договорных правоотношений «Российская Федерация – субъект (группа субъектов) Российской Федерации». Другие проблемы вызваны договорными правоотношениями групп субъектов Федерации между собой, без какого-либо участия Российской Федерации. И, наконец, проблема третья – договорные взаимоотношения между Российской Федерацией и ее субъектами, затрагивающие компетенцию органов местного самоуправления [6, с.5,6]. Как известно, первые договоры между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти республик в ее составе (особенно Договор с Республикой Татарстан) носили характер актов, по юридической силе поставленных выше Конституции России. По свидетельству И.А. Умновой, большинство такого рода двухсторонних договоров – «это документы, хотя и не претендующие на подмену российской Конституции, но их негативная правовая роль заключается в том, что они регулируют в большей мере не те отношения, которые связаны с необходимостью учета специфики конкретных субъектов Федерации, а предусматривают общие положения, являющиеся по сути предметом федерального закона» [7, с. 8].

Следовательно, даже такая ограниченная многополярность критериев здесь a priori являлась ложной вследствие того, что Федеративный договор и договоры о разграничении предметов ведения и полномочий между Российской Федерацией и отдельными ее субъектами действовали лишь в той своей части, в которой они не противоречат Конституции. Более того, в практике Конституционного Суда с 2000 г. наметилась тенденция признания неконституционными отдельных положений договоров между РФ и ее субъектами о разграничении предметов ведения и полномочий, а «в 2001–2002 годах большинство субъектов РФ от этих договоров отказались» [8, с.26].

Таким образом, хотя в законодательстве формально присутствовали некоторые эмбриональные признаки многополярного подхода к определению критериев конституционности, на практике долгое время последовательно осуществлялся именно однополярный подход.

Однако, по утверждению Б. Зимненко, «практика Конституционного Суда свидетельствует о том, что в процессе разрешения вопроса о соответствии Конституции РФ… нормативно-правовых актов, Суд активно ссылается на общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации» [9, с.6,7]. При этом данные принципы и нормы играют роль «вторичных» критериев конституционности потому, что, как верно указывает Председатель Конституционного Суда России В.Д. Зорькин, «положения Конституции, закрепляющие конкретные права и свободы человека и гражданина, должны толковаться Конституционным Судом согласно общепризнанным принципам и нормам международного права» [10].

Интерпретация соответствия норм законодательства положениям основного закона российского государства осуществляется Конституционным Судом с учетом прецедентной практики Европейского Суда по правам человека, за счет чего «живые» европейские стандарты находят закрепление в национальной правовой системе России [11, с.9].

В своем Постановлении от 21 декабря 2005 г. №13-П Конституционный Суд указал, что, «поскольку положения Конституции Российской Федерации проявляют свое регулятивное воздействие как непосредственно, так и посредством конкретизирующих их законов в определенной системе правового регулирования, притом в развивающемся социально-историческом контексте, правовые позиции, сформулированные Конституционным Судом Российской Федерации в результате интерпретации, истолкования тех или иных положений Конституции Российской Федерации применительно к проверявшемуся нормативному акту в системе прежнего правового регулирования и имевшей место в то время конституционной практики, могут уточняться либо изменяться, с тем, чтобы адекватно выявить смысл тех или иных конституционных норм, их букву и дух, с учетом конкретных социально-правовых условий их реализации, включая изменения в системе правового регулирования» [12].

Таким образом, к анализу критериев конституционности нормативных актов в России остро необходим качественно иной, инновационный подход, который состоит в том, что при непосредственной монополярности оценки соответствия законоположений нормам исключительно Конституции, серьезное опосредованное влияние на интерпретацию норм последней оказывает множество факторов: от общепризнанных принципов и норм международного права до тенденций развития федерального законодательства и даже генезиса социально-исторических условий. Синтетичность и комплексность этого уникального подхода позволяет назвать данный взгляд на критерии конституционности российских нормативных актов комбинированным (смешанным) и выделить такие его положительные черты, как компромиссность, плюрализм и эклектика.

ЛИТЕРАТУРА

1. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12 декабря 1993 г.) // Российская газета. – 1993. – 25 дек.
2. По делу о проверке конституционности отдельных положений пункта 2 статьи 1, пункта 1 статьи 21 и пункта 3 статьи 22 Федерального закона «О прокуратуре Российской Федерации» в связи с запросом Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 11 апреля 2000 г. №6-П // Собрание законодательства РФ. – 2000. – №16. – Ст. 1774.
3. Бриксов В.В. Критерии конституционности объектов федерального судебного конституционного контроля: некоторые проблемы // Государство и право. – 2002. — №12.
4. О Конституционном Суде Российской Федерации: Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ // Собрание законодательства РФ. – 1994. – №13. – Ст. 1447.
5. Замышляев Д.В. Проблемы иерархии нормативно-правовых актов в Российской Федерации // Государственная власть и местное самоуправление. – 2003. – №1.
6. Елисеев Б.П. Договоры и соглашения между Российской Федерацией и субъектами Российской Федерации: решение или порождение проблем? // Государство и право. – 1999. – №4.
7. Умнова И.А. Современная конституционная модель российского федерализма: проблемы совершенствования и тенденции эволюции // Государство и право. – 1999. – №11.
8. Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации: Учеб. для вузов. – М.: Норма, 2003.
9. Зимненко Б. Международное право в судебной практике России: конституционное правосудие // Российская юстиция. – 2003. – №9.
10. Зорькин В.Д. Конституционный Суд России в Европейском правовом поле // Бизнес-адвокат. – 2005. – №2.
11. Юзвиков Д.В. Вопросы уголовного права в практике Европейского суда по правам человека: Автореф. дис. канд. юрид. наук. – М., 2004.
12. По делу о проверке конституционности отдельных положений Федерального закона «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации в связи с жалобами ряда граждан: Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 21 декабря 2005 г. №13-П // Российская газета. – 2005. – 29 дек.