Классификация видов красноречия, типов речи и соот­ветствующих им ответвлений риторики складывалась по­степенно, на протяжении многих веков, поэтому в ней есть разночтения. Чтобы по возможности избежать их, в каче­стве критерия берется сфера социальной деятельности го­ворящих (и воспринимающих речь) лиц.

К началу XXI в. мы располагаем 8—10 видами речи, при­знаваемыми большинством специалистов, соответственно, — ответвлениями риторики со своими ситуациями и «жанрами»:

1. Политическое красноречие.
2. Дипломатическое общение.
3. Академическое красноречие.
4. Духовно-нравственное красноречие.
5. Деловая речь (бизнес, хозяйственная деятельность).
6. Правовая сфера, судебное красноречие
7. Мысленные монологи и диалоги.
8. Бытовое общение.
9. Педагогическое общение.

Научное осмысление некоторых видов речи уже имеет свою многовековую историю, иные новы: например, куль­тура внутренней речи, которая, кстати, в жизни человека составляет наибольший, труднейший и самый долгий по времени блок. Культура мысленной речи — залог успеха внешней, звучащей или написанной, речи.

Сравнительно недавно предметом риторики стала и бы­товая речь, кроме дружеской беседы, которой уделил вни­мание Аристотель.

Возможно, что в дальнейшем будут выделены еще ка­кие-то виды речи, их сферы, например, врачебное крас­норечие, речь в сфере обслуживания — гостеприимства, туризма…

Далее будут подробнее прокомментированы некоторые из видов красноречия.

Политическое красноречие

Политика (от греческого «искусство управлять государ­ством») — весьма широкое понятие, но если говорить о по­литических речах, то они бывают информационные, осведо­мительные — это пропаганда, политпросвещение, наука, убеждающие и призывные, побуждающие к действию — это агитация, например предвыборная, дискуссионные, полеми­ческие, даже разоблачительные — это обсуждения спорных вопросов, споры внутри- и межпартийные.

В политике широко используются средства массовой информации — масс-медиа, радио, телепередачи, но в мо­менты обострения политической борьбы возрастает роль живого слова, импровизации — это выступления на ми­тингах, демонстрациях, наконец, в революционных актах.

Принято считать, что политические речи — орудие демократии; действительно, история это подтверждает: речи Демосфена, Лисия, Перикла были невозможны без демокра­тии древнегреческих полисов (хотя бы и рабовладельческой).

Но история предупреждает и против двух крайностей: против того, чтобы вся демократия исчерпывалась в беско­нечных словопрениях, и против того, чтобы политические речи служили оружием тоталитаризма.

Диапазон тематики политических речей широк: борьба за власть, международные и межнациональные вопросы, экономические, нравственно-воспитательные, правовые (юридические) и научно-образовательные, религиозно-кон­фессиональные проблемы и сложнейшие вопросы жизни, быта, обеспечения людей — от их прихода в наш мир до прощания с ним.

В начале 90-х гг. XX в. в России явственно прозвучала тема «языка власти», уже упомянутая в предыдущей гла­ве данной книги. Эта разновидность политических речей имеет место не только при тоталитарных режимах.

Речи государственных деятелей, крупных руководите­лей в экономике, образовании и культуре, в так называе­мых силовых структурах всегда привлекают внимание ши­роких кругов граждан, ибо в этих речах, передаваемых через СМИ, содержится жизненно важная информация. Эта информация дает отзвук, обобщение которого составляет «обратную связь» в модели «власть—народ».

Риторическая характеристика этой разновидности по­литических выступлений такова: о них судят по степени полноты, «прозрачности» в отборе фактов, связей между ними и перспективами. Они воспринимаются слушателями, читателями неоднозначно, их понимание и оценка всегда дают существенный разброс (это все изучается и, в идеа­ле, учитывается в дальнейших решениях).

В наши дни формируется совокупность средств языка, подчас назойливо повторяемых: консенсус (конец 1980-х гг.), легитимный, властный (в смысле «обладающий властью»), глобальный и даже глобализация, информация, информи­рованный, правовое государство и пр. Наблюдается интен­сивная тенденция усложнения этой разновидности речи.

Сегодня всеобщее внимание привлекают парламентские дебаты как школа демократии. Не следует забывать, что они были известны еще в Новгородском вече, Земских собо­рах в Москве, в парламентах Франции и Великобритании.

Несмотря на накал страстей, это наиболее регламен­тированная форма политической риторики, где в основном соблюдаются не только нормы этики, но и принятые среди образованных людей правила культуры языка. Известны имена парламентариев-ораторов А. Линкольна, У. Черчил­ля, Ф. Родичева, Ж. Жореса.

Однако на первых этапах русского парламентаризма 90-х гг., когда дебаты транслировались по радио, телекана­лам, миллионы слушателей были шокированы низкой куль­турой речи их избранников в связи с отсутствием у них опы­та ведения дискуссий.

Еще одна разновидность политического красноречия — риторика революций (которых было так много в XIX—XX вв.). Они выдвинули немало подлинно одаренных ораторов: Че Гевара, Дж. Гарибальди и др.

К сожалению, это не исключало жестокостей, а в не­которых случаях — революции приводили и к массовым казням, гражданским войнам.

Революционная ораторика накалена страстями до пре­дела, она приводит в возбуждение огромные массы людей. Приходит момент, когда исчезает сдерживающий дискус­сионный фактор, нарастают элементы императива, стрем­ление к единовластию, непримиримость к свободной мыс­ли, к свободному слову.

Слово — это оружие, подчас самое сильное и страшное. И оно очень часто и легко становится неподконтрольным.

Реальный опыт показывает, что в политических ситу­ациях все средства хороши, их оправдывают обещаниями будущего блага. Можно назвать некоторые приемы, исполь­зуемые, например, в такой демократической процедуре, как выборы, предвыборная кампания: необоснованные обеща­ния успехов, которых якобы сумеет добиться будущий де­путат, приукрашивание личности кандидата, его прошлых заслуг, опорочивание конкурентов, вплоть до доносов и компромата, создание помех для конкурирующей сторо­ны, например помех в получении эфирного времени, со­крытие недостатков своего кандидата, ошибок своей партии. Эти и подобные приемы находятся за рамками закона, но нарушители, как правило, остаются безнаказанными.

В политическом красноречии обычно отмечается соблю­дение языковой нормы, а нередко — и использование средств изобразительности, афоризмов. Факты нарушения культуры речи подвергаются осмеянию, критике.

Используются также средства наглядной агитации: ло­зунги, плакаты, транспаранты, портреты, различная сим­волика, а также музыка, кинофильмы. Речи политических ораторов нередко издаются и переиздаются в виде брошюр, книг и даже многотомных собраний, сохраняются для по­томков.

Дипломатическое общение

В сущности, дипломатия — это тоже политика, но внешняя. Это деятельность государственных служащих, дипломатов, послов, аппаратов посольств, консульств, а так­же торговых, культурных, туристических представительств. Дипломатические функции выполняют и члены прави­тельств, руководители крупных ведомств, партий, фирм, образовательных учреждений — всех тех, кому приходит­ся иметь сношения с иностранными государствами.

Естественно, что в дипломатии соблюдаются многочис­ленные требования, которые в меньшей степени относятся к другим областям речи.

Во-первых, речь дипломата должна отличаться высоким чувством достоинства, ведь он представляет свою страну, име­ющую и традиции, и авторитет, а часто и экономическую или военную мощь. Дипломату необходимо умение также оказать высокое почтение и своим собеседникам, также представля­ющим свою страну с ее традициями и амбициями.

Без соблюдения сказанного речи дипломатов вряд ли дадут желаемый результат, взаимные интересы не будут соблюдены, договоренности не достигнуты.

Успешному контакту содействует также соблюдение ус­тановленного, обычно — традиционного, этикета и церемо­ниала.

Во-вторых, речь дипломата должна отражать его вы­сокую образованность — не только общую, но и отличное владение несколькими языками, глубокие познания в ис­тории, культуре, географии, экономике, литературе — мировой и особенно той страны, с которой ведутся пере­говоры.

В-третьих, дипломат должен обладать быстротой ре­акции, понимать намек, ценить чужое остроумие и быть гибким, остроумным самому. Владея культурой речи не толь­ко на уровне норм литературного языка, он добьется успе­ха остроумием, изяществом, выразительностью своих ре­чей.

Даже малый промах, неточность, противоречие в речи дипломата — это закат его карьеры.

Дипломат должен уметь не только хорошо говорить, но и внимательно слушать, чтобы уловить реакции своего собеседника, разгадать его намеки и скрытую мысль.

При этом дипломату необходима твердость и гибкость (не только логика — она может и не сработать в сложных ситуациях) в отстаивании своей позиции по защите инте­ресов своей страны.

Кстати, все эти требования могут оказаться полезны­ми не только профессиональному дипломату, но и путе­шественнику, коммерсанту, туристу, артисту и другим представителям культуры, работникам транспорта — воз­душного, морского, железнодорожного.

Известно, что многие русские писатели были профес­сиональными дипломатами (или дипломаты — писателями): А.  С. Грибоедов, А. М. Горчаков, А. Д. Кантемир, Ф. И. Тют­чев, И. М. Майский.

Качества дипломата как говорящего и пишущего лица, несомненно, нужны каждому.

Академическое красноречие

Одно из древнейших полей языкового поиска — высо­кое мастерство общения с учениками, которым обладали Сократ, Платон, Аристотель, а в России Х1Х-ХХ вв. — С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, Н. А. Бердяев, В. В. Ви­ноградов, К. А. Тимирязев, А. Ф. Лосев, Д. С. Лихачев и многие другие. Как педагоги эти признанные мыслители и ученые формировали и оттачивали мастерство учебных диалогов, дискуссий, эвристических бесед на лекциях в уни­верситетах, на публичных выступлениях.

Основные принципы, которыми они руководствовались: научная глубина излагаемого материала, точность, логика (обоснованность, доказательность, поиск истины), знание и учет адресата, умение устанавливать контакт с аудитори­ей, находить уровень доступности, интереса, мотивации, достигать ответного развивающего эффекта.

Университетский профессор дает образцы культуры мышления, он ведет за собой студентов. Суть университет­ского образования не только в новизне излагаемого, но и в реализации методов исследования. Профессор будит мысль студентов, стимулирует их способности и одаренность, за­жигает стремления.

Среди опытных профессионалов была проведена анкета с единственным вопросом, что им запомнилось из студен­ческих лет. На первом месте оказалось живое общение с профессором, светлая зависть его эрудиции, горению, ус­пехам. На втором месте — собственный поиск, споры, на­писание и защита диплома.

Разновидностью академического мастерства является педагогическое общение — в школе, в семье. Главное в та­ком общении — создание атмосферы близости, доверия, бла­гоприятного эмоционального климата, артистизм учителя, воспитателя, устраняющий психологические барьеры.

Однако учитель все же планирует свои действия по этапам: моделирование предстоящего общения; его орга­низация и исполнение намеченного с возможными вариан­тами, «управление» ходом общения; контрольно-оценочный этап — для себя, разумеется.

Учителю, воспитателю необходимо, безупречно владеть собой и языком, механизмами речи, оперативно ориенти­роваться в меняющихся условиях, не упускать основную цель, видеть перед собой не объект воздействия, а живую, более того, — животрепещущую личность. Не подавить ее, а помочь!

Духовно-нравственное красноречие

Речь пойдет об особенностях русского духовного крас­норечия, связанного с православными традициями.

Сам русский язык, по верному наблюдению А. С. Шиш­кова, автора «Рассуждений о красноречии Священного пи­сания» (1810), формировался под содержательным, нрав­ственным и стилистическим влиянием вечной книги — Биб­лии, и особенно — Евангелия, псалмов, молитв, литурги­ческих текстов.

Русь, Россия (в отличие от большинства европейских государств, где языком религии была латынь) не знала та­кого периода, когда язык церковных книг и богослужения не был бы родным языком верующих.

Церковно-славянский язык, несмотря на наличие при­знаков старины — славянского алфавита, некоторого ко­личества устаревших слов и особенностей произношения — был понятен русским людям и по своей близости к совре­менному русскому, и по церковной службе, и по учебни­кам школ вплоть до начала XX в.

В большинстве «книг для чтения» — литературных хре­стоматиях — имели место разделы до 50 страниц, напеча­танные по-церковнославянски. В школах использовалась срав­нительно-историческая методика, разработанная Ф. И. Бус­лаевым в 1844 г.

В XX в. все это стало невозможным и вряд ли будет восстановлено; мало осталось людей, знающих церковно­славянский язык, кроме духовенства. Их речь, даже в свет­ских ситуациях, и поныне отличается своеобразием мане­ры говорить, произношением, отчасти — лексикой и фра­зеологией.

В речи же светских языкопользователей славянизмы со­четались с народно-поэтическими элементами, стилем посло­виц, старинных песен, былин, отчасти — литературы VIII — начала XIX вв.

Отметим особенности духовно-нравственной речи:

• речь неторопливая, без крикливых тонов, размерен­ная, ритмичная, лишенная эмоциональных взрывов, рассу­дительная, реже — поучительная;
• отлично отработанная дикция, с неподчеркнутой уме­ренной артикуляцией звуков речи, едва заметной склонно­стью к северно-русскому оканью;
• сравнительно частое цитирование хорошо известных в народе крылатых слов из Евангелия и других христианс­ких книг, причем эти цитаты, как правило, органически вплетаются в авторский текст говорящего;
• синтаксис речи четкий, размеры предложений не слишком велики, обычно округлены, интонационно завер­шены.

Очень высоки требования к культуре речи. Она ориен­тирована на светские критерии, но в отдельных случаях используются специфические формы, например обраще­ние братья и сестры — не сестры.

В духовных, богословских учебных заведениях уделя­ется серьезное внимание постановке голоса, пению, инто­нациям, тембру, «полетности» голоса, заучиванию на па­мять огромного количества текстов и их выразительному чтению, а также готовности памяти в определенный мо­мент «подать» нужные крылатые слова.

Духовной среды не коснулся кризис риторики, ее зап­реты в XX в., как и вторжение заокеанских модных реко­мендаций типа «языка телодвижений», теории «стремле­ния к власти», ориентировки на фактор бессознательного и осовремененные приемы искусства ведения спора, поле­мики (эристики).

Ценности языка сохраняются в старинных переводах Евангелия и в текстах, принадлежащих современному про­поведнику: Иисус сказал ему: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Иоанн 14, 6).

Деловая речь

Хотя производственные, торговые и иные деловые от­ношения имели место и в прошлом, но соответствующие им формы общения — от случайных контактов до сложней­ших споров между фирмами, концернами — получили раз­витие лишь в последние 3—4 столетия, особенно в после­дние десятилетия.

Кто они, носители быстро формирующейся системы общения? Как правило, это люди энергичные, способные принимать быстрые решения, имеющие опыт управления и общения. Но в начале 1990-х гг. высказывалось мнение о недостатках их образования и общей культуры. Однако во второй половине 1990-х гг. положение изменилось, теперь директора банков, промышленных предприятий, фирм все­рьез изучают языки (включая русский), историю искусств, философию и риторику.

Деловая речь преобладает также в деятельности госу­дарственных служащих министерств, муниципалитетов и департаментов.

Эти категории людей тяготеют к информационным аспектам речи, теории и практике речевой коммуника­ции. На первый план выдвигаются следующие тезисы:

1. Интересы дела, логика, юридическая обоснованность, корректность, полное отсутствие сантиментов.
2. Слушающий, партнер в деловых отношениях, — это объект речи (устной, письменной), от которого зависит ус­пех дела, и он должен ощущать удовлетворение.
3. Говорящий как инициатор общения должен держать нить разговора в своих руках, не уступать ее партнеру.
4. Если слушателей несколько, говорящий должен знать позиции каждого и свою речь направлять не только всем, но и каждому.
5. Говорящий не должен забывать, что в паре «говоря­щий — слушающий» он находится в невыгодном положении, «самораскрываясь» перед слушающим. Говорящий вынужден идти на риск в своем «самораскрытии», а слушающий имеет возможность взвесить свое дальнейшее поведение.
6. В то же время слушающий, анализируя речь гово­рящего, должен решить такие задачи:

а)  чему можно верить, чему — нельзя;

б)  есть ли в речи говорящего второй план смысла, если есть — в чем он состоит;

в)  какие из предложенных условий ему выгодны или хотя бы приемлемы для него, как инициатор переговоров, т. е. говорящий, к нему относится.

7. Оба участника переговоров должны успеть четко вы­делить важную информацию в речи друг друга, оценить ее с точки зрения новизны, достоверности, перспектив исполь­зования. Причем все перечисленные задачи (а также другие) должны быть решены в условиях острого дефицита времени и в сопровождении вежливых улыбок и этикетных речений.

Все это требует знания психологии человека, менедж­мента, маркетинга, рекламы, теории управления, анали­тических умений и прогнозирования. Неслучайно в деловом мире находят себе место специалисты — аналитики, ре­ференты, диагностики, адвокаты, статистики и даже де­тективы.

Обычно в деловом общении могут быть выделены эта­пы — предварительный, ориентировочный, аналитический, конструктивный, прогностический, юридический, этап ито­гового взвешивания и, наконец, принятия решения, под­писания акта (контракта, договора). Все эти условия, есте­ственно, находят отражение и в языке.

Устные деловые переговоры, как правило, стеногра­фируются или записываются на магнитную ленту.

Характеристики делового текста:

а)  четкая целевая установка;

б)  четкое определение предмета обсуждения;

в)  указание участников делового контакта, даты, часа и места;

г)  соблюдение юридических норм;

д)  однозначность терминов и формулировок;

е)  отказ от аллегорий, метафор, изобразительных средств, которые могут привести к неточному пониманию текстов, жесткое соблюдение норм литературного языка, официально-делового стиля.

Как видим, провозглашаемое ныне информационное общество, возможно, наиболее полно отражается в этой области речевого мастерства. И компьютер как важнейший инструмент информационного мира находит в деловой ри­торике самое широкое применение.

Судебное красноречие

Пожалуй, о мастерстве судебных ораторов написано больше, чем о других видах красноречия: Аристотель, Го­раций, Кант, Ф. М. Достоевский, А. Ф. Кони и др. Эта об­ласть деятельности людей всегда вторгается в трагические судьбы, само право судить — на грани допустимого, здесь любое равнодушие бесчеловечно, а ложь и несправедли­вость — несмываемый позор.

Поэтому развитие судебной риторики есть и следствие, и орудие гуманности и демократии, поэтому неслучайно в России появилось так много прекрасных судебных орато­ров во 2-й половине XIX в.: Ф. Н. Плевако, П. С. Порохов­щиков, К. К. Арсеньев, К. Л. Луцкий.

Успех судебного красноречия определялся построени­ем самой процедуры судопроизводства, родившейся еще в Афинах, — это две стороны процесса: суд протекает как дискуссия сторон обвиняющей и защищающей под предсе­дательством независимого судьи.

Сошлемся на авторитет К. А. Арсеньева, автора книги «Русское судебное красноречие»: Наша задача исполнена, если нам удалось показать характеристические черты русского судебного красноречия. Главную его силу состав­ляет простота — та самая простота, которою запечат­лели лучшие произведения русской литературы… Русский судебный оратор… не становится на ходули, не гоняется за эффектами, невысоко ценит громкие трескучие фразы. Он больше беседует, чем декламирует и вещает, обраща­ется больше к здравому смыслу, чем к фантазии присяж­ных… Он никогда не говорит только для публики…

Ход судебного разбирательства привлекает многих, и не праздное любопытство здесь главная причина. Судебный про­цесс — своеобразная школа жизни, справедливости, культу­ры, мышления и языка, школа высочайшей ответственности: ведь от мастерства и внутреннего чувства справедливости юриста зависят судьбы людей.

Лучшие ораторы всегда выступали против усложнен­ной речи на суде, особенно против употребления специ­альных иноязычных терминов — типа ингредиент, фено­мен, которые часто непонятны подсудимому.

Судебная практика требует высокой точности терминов и даже обычных разговорных слов, не допускает смешива­ния паронимов: необходимо отличать зачинщика от подстре­кателя, не смешивать премию с вознаграждением или зара­ботком, кровотечение с кровоизлиянием, аффект с эффек­том.

Русские судебные ораторы обращались не только к ра­зуму, но и к чувствам присяжных и судей: советовали даже не скупиться на метафоры. Так, Сергеич (П. С. Пороховщиков) приводит пример из Цицерона: рассудок говорит — закон требует… «моя речь начинает седеть». когда надо мол­чать — ты кричишь, когда следует говорить — ты молчишь.

Но судебные речи не ограничиваются только дискус­сией сторон. Сам судебный процесс — это лишь видимая часть айсберга, т. е. следствия, которое иногда длится года­ми. И строится оно тоже на текстах, составляющих десят­ки томов: это протоколы допросов, свидетельские показа­ния, материалы прессы, письма, личные записи, а бывают и запрещенные средства, например перлюстрация писем и подслушивание телефонных разговоров.

Процесс общения следователя с подозреваемым чрезвы­чайно сложен и поучителен, неслучайно это общение не раз становилось предметом художественного исследования в лучших произведениях мировой литературы, например в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Вообще ситуации, связанные с нарушениями право­вых и нравственных норм, через речи, внешние и внутрен­ние, возможно, ярче всего обнажают обычно скрываемый мир самых темных и самых светлых побуждений человека. И его суд над самим собой происходит в форме беспощад­ного внутреннего диалога. Но об этом в следующей части.

Мысленные монологи и диалоги

Традиционная риторика никогда не включала внутрен­нюю речь в круг своих понятий, особенно — собственно ораторских. И здесь она не обозначена как вид красноречия. Но мысленный этап подготовки высказывания всегда был в поле ее внимания. Мысль и слово — неразделимы.

Современная же риторика расширяет свою сферу, рас­пространяет ее практически на все виды речи, включая и внутреннюю, мысленную.

И сразу становится ясно, что здесь одной лишь логики недостаточно.

Внутренняя речь тоже имеет свои виды, они функцио­нальны, их критерием служит степень осознанности и уп­равляемости (неуправляемости).

Внешняя речь в жизни человека редко занимает боль­ше 3—4 часов в сутки. Лишь некоторые профессии требуют большего. Но в мире внутренней речи человек живет все остальное время, кроме глубокого сна.

Люди бывают говорливые и молчаливые, интроверты и экстраверты. Если судить только по внешним высказыва­ниям, то замкнутый, немногословный человек интеллекту­ально неполноценен, но жизнь не подтверждает такого вывода. Скорее наоборот: болтливость подчас сродни глу­пости, беспринципности.

Возможно, что развивающая сила речи, языка, тек­стов может обходиться без озвучивания и графической за­писи, хотя бы для самого субъекта. Если это предположе­ние справедливо хотя бы отчасти, то риторические пра­вила и фигуры не будут лишними в самовоспитании. Имен­но в этой сфере, наиболее драгоценной для индивида, со­вершается самое ценное в человеке: акты самопознания, самосознания, самооценки, саморегуляции. Эта область ду­ховного мира человека, подчас сокровенной нравственной деятельности, как правило, недоступна для других людей, но жизненно важна для самого субъекта.

Есть области, которые неподвластны самому субъек­ту, — мир бессознательного: интуиция, тревожность, ан­тиципация, или предвосхищение, в какой-то степени — воображение и творчество.

Во внутренней жизни человека, во всяком случае — в некоторых видах, наблюдается раздвоение своего «я»: оно очевидно во внутреннем споре с самим собой, менее за­метно при чтении и переживании прочитанного, в ситуа­циях выбора, колебаний.

Кроме того, есть относительная свобода этих внутрен­них монологов и особенно диалогов — и во времени («меня никто и ничто не торопит»), и в отношении возможных не­удач и ошибок («меня никто не осудит, кроме меня самого»).

Эта свобода создает для субъекта условия недосягае­мой во внешней речи глубины творчества: именно во внут­реннем диалоге находятся решения самых трудных и от­ветственных задач, совершаются изобретения и открытия, порождаются новые идеи.

Бытовое общение

Платон и Аристотель уделяли существенное внимание дружеской беседе как предмету риторики. Аристотель счи­тал наличие хорошего друга главным компонентом счас­тья: беседа облагораживает людей, обогащает их, прино­сит радость.

Но житейское общение далеко не исчерпывается бе­седами друзей. Это застольные речи, праздничное веселье, нравственно-назидательные советы и требования в семье, шутки, остроумные рассказы и парадоксы, литературные, научные, политические споры и интимные объяснения, свет­ские этикетные турниры в антракте…

Все это — элементы культуры, и каждый человек дол­жен владеть ими и для самоутверждения, и для удоволь­ствия, а нередко — и с прагматическими целями.

В XX в. сфера влияния риторической теории и практи­ки расширилась, ее цель теперь определяется как поиск оптимального алгоритма эффективного общения в совре­менном обществе. В это определение, несомненно, включа­ются разнообразные формы бытовых речей.

Несмотря на разнообразие, удается выделить неко­торые общие особенности в этой области, несвойствен­ные или малоупотребительные в других.

1. Эти речи чаще всего спонтанны, неподготовленны, отражают сиюминутные настроения, чувства, порывы, по­этому говорящий часто сожалеет о сказанном, о своей по­спешности. В них отчетливо выражается индивидуальность каждого субъекта.
2. Господствует диалог и часто бывает полилог как об­щение нескольких собеседников. Значение внутренней связ­ности устного текста очень высоко, так как отдельные реп­лики могут оказаться непонятными вне текста. В этом слу­чае в высокой степени применим термин ситуативная речь.
3. Эмоциональный уровень в бытовом общении также может быть высок: в диапазоне от восторженного до злоб­ного, что может привести к сквернословию и оскорблениям.
4. Огромную роль играют невербальные средства обще­ния, паралингвистические коды. По этой же причине уме­стны умолчания, намеки, аллюзии, ссылки на события, ко­торые известны только собеседникам.
5. Соблюдение литературной нормы наблюдается не все­гда, стили — от литературно-разговорного с элементами патетики до разговорно-бытового с элементами просторе­чия, диалектизмами, арготизмами.

Бытовой речи часто бывает свойствен ролевой харак­тер общения и даже артистизм, раскованность.

6. Наконец о жанрах. В других видах речи (кроме внут­реннего диалога) довольно четко выделяются жанры, типы документов и пр., что позволяет применять понятие «зако­ны жанра». В бытовой речи эта возможность ослаблена, роль стандартов здесь понижена. Лишь в отдельных ситуациях возможно говорить в жанре анекдота, выступить с панеги­риком и т. п. В трактовке речевых жанров часто бывает нужна сдержанность.

Разговорная, бытовая речь представляет собой про­странство активного применения правил культуры речи.

Бытовое общение на первый взгляд дело частное, одна­ко нельзя отрицать его социальной природы, которая выра­жается в личных контактах не только в семье, но и за ее пределами. Это общение мельчайшими нитями связывает, цементирует общество, оно формирует у каждого человека черты коммуникабельности, развивает гибкость языкополь­зования, чувство юмора, выразительность речи, умение не­принужденно держаться в обществе, смягчать напряжен­ность в отношениях, уступать во имя мира и дружбы.

Область бытовой речи и ее языковых средств пока мало изучена: в сущности, все языкознание построено на материа­ле литературных текстов, преимущественно письменных.